«Осенью 1923 года он приехал в Петроград, попытался устро­иться на работу инженером, и ему даже помогал в этом его гим­назический товарищ Коля Корнейчуков, теперь известный пи­сатель Корней Чуковский, но все было безуспешно: инженеры нигде в то время не требовались.
Однажды, когда Борис Степанович пришел к Чуковскому, тот был чем-то очень занят, и Житков весь день проговорил с деть­ми, рассказывая им о своих приключениях на суше и на море. Дети были в восторге и кричали ему: «Еще! еще!» Когда Житков уже собирался уходить, Корней Иванович сказал:
— Слушай, Борис, а почему бы тебе не стать литератором? Попробуй, опиши приключения, о которых ты сейчас говорил, и, право, выйдет неплохая книжка!
«Через несколько дней — гораздо раньше, чем я ожидал,— вспоминал К. Чуковский,— он принес мне школьную тетрадку, куда убористым почерком была вписана какая-то морская новел­ла,— кажется, одна из тех, какие он рассказывал детям... Я при­сел к столу, взял карандаш и приготовился редактировать лежав­шую передо мною тетрадку, но вскоре с удивлением убедился, что редакторскому карандашу здесь решительно нечего, делать, что тот, кого я считал дилетантом... законченный мастер».
К. Чуковский сказал Борису Житкову, чтобы он отнес свои рассказы Самуилу Яковлевичу Маршаку, который в ту пору ре­дактировал детский альманах «Воробей», вскоре переименован­ный в «Новый Робинзон». То, что произошло дальше, мы узнаём из воспоминаний С. Маршака и дневника самого Житкова.   ,
«...Ко мне в редакцию,— рассказывал С. Маршак,— пришел уже немолодой, но очень энергичный, подвижной человек неболь­шого роста, сухонький, смуглый, с острым профилем вождя краснокожих, и назвал себя по имени и фамилии... Отдав мне свой рассказ («Над водой»), Житков остался ждать в шумном и гулком редакционном коридоре, а я поспешил к своим то­варищам по работе, чтобы вместе с ними прочитать рукопись... С первых же строк его рассказ поразил нас четкостью, просто­той, живым, а не книжным языком — точным, метким и харак­терным. Нам сразу стало ясно, что перед нами... вполне сло­жившийся писатель. Вся наша редакция в полном составе вышла в коридор, чтобы приветствовать Бориса Житкова...»
Это случилось 11 января 1924 года.
Нет, конечно, все это произошло совсем неожиданно,— Бо­рис Житков никогда и не собирался стать детским писателем. И даже не думал об этом, когда писал свой первый рассказ для детей. Он сочинял его, так сказать, «на пробу». Но уж коли рас­сказ одобрили, приняли, он со всей целеустремленностью своего характера ринулся навстречу собственному призванию».

Детская литература ждала такого писателя. Писателя, кото­рый бы увлек своим рассказом в невыдуманные плаванья по морям, в путешествиях по земле и по воздуху... Писателя, ко­торый бы знал технику не понаслышке и книги которого бы отвечали на «сто тысяч как» и «сто тысяч почему», отвечали по-деловому, без приседания на корточки перед маленьким читателем и сюсюканья.
Писателя, который бы создал множество книжек, как самому, своими руками сделать модель, сшить одежду, смастерить киноаппарат, самокат, лодку, машину...
Таким писателем и стал Борис Житков. Он словно все сорок два года готовился к новому для себя делу.

«Журнал «Новый Робинзон», в который он пришел и где его так горячо встретили, был журналом-новатором, открывателем новых путей в детской литературе. Отсюда и его необычное назва­ние. Будто в самом деле высадился Робинзон на острове детской литературы и ему предстоит стать пионером, пролагателем но­вых троп.
Борис Житков стал не только писать для журнала. Он вместе с Маршаком сделался одним из его редакторов, создателей. Журнал хотел совершить и совершил переворот в стихах и в прозе для детей, в научно-художественных очерках, даже в фо­тографиях. На страницах «Нового Робинзона» печатались повести и рассказы Н. Тихонова и К. Федина, В. Каверина и Б. Лавренева, стихи С. Маршака и Н. Асеева, Б. Пастернака и О. Мандельштама, очерки и сказки М. Ильина, Е. Шварца, В. Бианки...
И Борис Житков был здесь тоже одним из самых нужных авторов. Он вел в журнале три отдела: «Бродячий фотограф», «Мастеровой» и «Как люди работают». Из них потом выросли его книжки: «Воздушный шар» (1926), «Сквозь дым и пламя» (1926), «Гривенник» (1927), «Про эту книгу» (1927), «Буер-самоделка» (1927) и другие.
Увлекательно и просто рассказывал в них Борис Житков, как устроен телеграф, как печатают книгу, что такое электричество, как чеканят монеты, сколачивают плот, строят паровозы и прочее, прочее.
Вот, скажем, ему надо рассказать, для чего существует зоо­парк. Как это сделать в коротком очерке? Житков начинает изда­лека — с древнего Рима. Там на арене огромного цирка, Колизея, развалины которого сохранились до наших дней, стравливали на потеху публике слона и носорога, льва и бизона, гиппопотама и пантер... «Императоры покупали любовь столицы» такими кровавыми представлениями. И, рассказывая о них, Житков говорит: «Тогдашние люди изумились бы, приняли нас за сумасшедших, если б увидали на больничной койке заботливо забинтованную лису с компрессом, обезьяну с термометром под мышкой... Они не поняли бы, что здесь узнают тайны животной жизни, которые иначе не подглядеть нигде... И мы так же пристально глядим на их [животных] жизнь, как римляне глядели на их смерть» («Колизей и зоопарк»).
Больше о зоопарке не сказано ни слова, но мы уже поняли, зачем люди его устраивают.
Житков стремительно вошел в литературу. Сбылось предсказание Корнея Чуковского: «вспомнишь мое слово — будешь на­расхват».